В Пекине солнечно и жарко. Нет привычного смога, о котором не писал только ленивый. Нет мопедного треска, потому что все давно уже разъезжают на электропедах. Нет суеты, обилия рекламы и навязчивых афиш. И последнее невозможно было не заметить, потому что глаз все время невольно искал афишу Театра Вахтангова на площадях и улицах Пекина. Тщетно. Казалось, что город не заметил именитых московских гостей.

 Даже на подходах к пекинскому Государственному Большому театру, где и проходили гастроли, не удалось обнаружить ни одной афишной тумбы и ни одной растяжки. Этот театр слишком величав, масштабен и необычен, чтобы отвлекать внимание от своих космических форм банальными земными афишами. В его сияющих стенах отражается солнце, небо и вечность… Им можно любоваться, как произведением искусства, ему можно удивляться, как иноземному кораблю, прилетевшему из внеземных цивилизаций и опустившемуся на гладь воды в самом центре Пекина… И им можно восхищаться как суперсовременным храмом культуры, когда, пройдя под водной гладью по стеклянному коридору, попадаешь внутрь, и замираешь от масштабов, форм, красоты и размаха…

Французский архитектор Пол Эндрю, дав волю своей фантазии, создавал для великой страны великое художественное пространство – оперный зал на две тысячи мест, музыкальный зал на две тысячи и зал на тысячу зрителей для драматических спектаклей. А в фойе – картинные галереи, выставочные залы, концертные площадки, кафе, рестораны… И афишные тумбы, где наконец и удалось обнаружить яркую афишу вахтанговского спектакля «Маскарад».

Здесь она уже была скорее украшением, потому что зрители, пришедшие сюда, явно знали, куда и зачем они пришли. И таких зрителей, растворившихся в огромном полукосмическом пространстве, оказалось достаточно для того, чтобы полностью заполнить театральный зал на тысячу с лишним мест.    Три вечера подряд в зале не оставалось свободных мест. И три вечера подряд лермонтовский «Маскарад» Туминаса смотрели исключительно китайские зрители. «Лица славянской национальности» можно было пересчитать по пальцам. Как выяснилось, наша многочисленная пекинская диаспора ничего не знала о гастролях ведущего российского театра, повезло лишь тем немногим, кто случайно услышал о приезде вахтанговцев по «сарафанному радио» Интернета. Поэтому актеров ожидало серьезное испытание – им предстояло растопить чужой холодный иноязычный зал жаром русских страстей и иронией туминасовских метафор.

  Экраны с бегущими титрами на китайском помогали не всем зрителям. Скажем, на балконах и в амфитеатре они были не очень видны, да и зрители партера, к моему удивлению, лишь вскользь поглядывали на эту бегущую строку. Зал не отводил взгляда от сцены. Зал смотрел не дыша. Даже дети, которых оказалось немало (включая малышей лет шести), внимательно следили за действом и живо реагировали на шутливые режиссерские ремарки. Зал был заворожен с первых минут спектакля заснеженным русским Летним садом, шутовски забавным Человеком зимы (Олега Лопухова), волшебной музыкой Фаустаса Латенаса и Арама Хачатуряна… Зал дружно вскрикивал, когда вдруг из проруби по зову этого мудрого шута выныривала громадная рыбина, которая ему что-то шептала… Дети приходили в восторг, взрослые замирали, ожидая волшебных превращений, восхищаясь сказочным снегопадом и пугаясь накалу страстей Арбенина, которые Евгений Князев со всей своей мощью обрушивал на хрупкую, парящую как летняя бабочка, Нину (Мария Волкова), и на покорный зал…   Над зрительскими рядами то и дело взлетали десятки мобильных телефонов, чтобы заснять снегопад, танцующую во всей роковой красе баронессу Штраль (Лидия Вележева), по-гусарски распахнутого князя Звездича (Леонид Бечевин), пугающе обличительного Незнакомца (Юрий Шлыков)… И неподражаемых русских дам… И азартных русских игроков… И снежный ком беды, все нарастающий, нарастающий, нарастающий в руках Человека зимы, так, казалось бы, похожего на шута. Не снимать эти картины, созданные на сцене Адомасом Яцовскисом, было совершенно невозможно, и я тоже, вслед публикой, невольно вскидывал свой айфон, благо такая фотосьемка (без вспышки) не возбранялась. Лишь попытки коротких видеосьемок тут же пресекались откуда-то сзади лазерным лучом бдительной охраны.  Эти активные фотосессии и непосредственность зрителей, которые могли посреди действия войти в зал и пройти на любой ряд, могли завизжать от восторга или радостно засвистеть, явно не упрощали актерам жизнь. Но публика с первой минуты проникалась происходящим на сцене, публика включалась в эту игру, эти страсти, эту иронию… И уже не важны были айфоны, мониторы, язык. Одиночество человека, влюбленного и самовлюбленного, разрушающего свою последнюю любовь, отчаяние увядающей красоты и уходящей молодости, утраченные детские мечты, когда каждый снежок был пушистым, а каждая рыбка казалась золотой, – все это не нуждалось в переводе. Римас Туминас вел свой бесконечный рассказ о загадочной русской душе, в которой от любви до ненависти один шаг по хрупкому льду, в которой детское веселое шутовство не покидает душу до старости, даже когда старость и одиночество накатывают удушающим снежным комом… К душе, в которой страсть к игре почти ничем не отличается от страсти к вере, к веселью, к печали… И  пекинский зритель в огромном зале суперсовременного храма китайской культуры скорее понимал не лермонтовскую драму русской любви в прочтении Туминаса, а понимал себя. Свою душу, которая тоже мечтает, мечется, любит и замирает от накатывающего кома холодного одиночества. Если не уберечь любовь, и не сохранить мечту. И это, оказывается, так одинаково почти в любом уголке Земли и в почти любой душе…  

В финале зал взрывался овациями. Партер, амфитеатр, балконы вызывали и вызывали актеров на сцену. Крики, свист, аплодисменты и… десятки снимающих айфонов. И никто не хотел уходить. Русский снег так разогрел пекинский зал, что все в нем себя вдруг почувствовали единым целым – и публика, и актеры, и даже охрана, уже не мешающая снимать…  

А то, что в городе не было афиш и растяжек, что российские посольские чиновники не нашли времени прийти и поддержать своим вниманием один из лучших театров России, что официальная отечественная пресса не заметила этого триумфа русского театра в стране многовековой культуры – это все уже как-то вторично. Те, кто видел в Китае наш «Маскарад», и безо всего этого надолго согреты его музыкой, страстью, мудростью и снегом…